Бернар Руис-Пикассо: «Для меня влияние деда — это удар на краю пропасти»

Я в колебании, с чего начать: спрашивать вас о наследии Пикассо в общечеловеческом смысле или о наследии Пикассо как вашем семейном наследии? И наверное, спрошу для начала, а как вы вообще с этим противоречием работаете. Вам не много Пикассо в жизни? Или, наоборот, личная связь с художником вдохновляет?

Пикассо создал такое количество произведений, что практически у каждого члена семьи есть кусочек этого наследия. Когда я стал одним из наследников, мне было всего лишь 16 лет и меня больше интересовали скейтборды и современная музыка. История искусства — это не то, что ты познаешь за одну секунду, потребовалось действительно учиться. Вначале мне нужно было разобраться, что такое наследие вообще и что с ним делать. Сперва появляются адвокаты, нотариусы, они передают вам все эти списки, дают ключи от банковских ячеек, где хранятся произведения искусства, и говорят: «Всё, до свидания, дальше разбирайтесь сами».

Наша семья была достаточно дружной и вращалась в художественных кругах, а в мире искусства очень многое происходит благодаря знакомствам. И на протяжении многих лет я знакомился с людьми, которые хорошо разбирались в искусстве и помогли мне. Таким образом я навел порядок в своей собственной голове. Осознал, из чего состоит творчество Пикассо, насколько оно огромно и что представляет собой тот культурный и художественный контекст, в котором это творчество находится. Дальше я познакомился с директорами музеев и кураторами выставок, и все эти встречи позволили мне лучше понимать внутреннее содержание принадлежащих мне произведений и то, в каких взаимоотношениях оно находится с другими произведениями, представленными на этих выставках. В случае Пикассо это всегда достаточно сложный предмет.

К началу 1990-х годов моя мать стала инициатором создания музея Пикассо в Малаге, одним из директоров которого я являюсь и которому я посвятил очень много сил. Также мы создали Фонд поддержки искусства Альмины и Бернара Руис-Пикассо, он объединил все результаты той работы, которая велась на протяжении предшествующих десятилетий. И этот интерес не иссякает, тем более что Пикассо — огромная, неисчерпаемая фигура.

Можете обозначить какие-то сюжеты в творчестве Пикассо, которые вас сейчас интересуют, и, может быть, даже взглянуть шире и рассказать о самом важном, что сейчас происходит в пикассоведении?

Если говорить об исследованиях творчества Пикассо, то мне кажется важным то, что сейчас уже возникла дистанция по отношению к ХХ веку, к тем первым исследователям, которые были лично знакомы с художником, многие были его друзьями. Сегодня архивы в университетах и музеях организованы намного лучше, чем было несколько десятилетий назад. Это позволяет подходить к фигуре Пикассо и его творчеству более объективно и, даже можно сказать, менее эмоционально, чем прежде. Можно исследовать как самого Пикассо, так и то, что его окружает. И здесь может быть очень много подходов: и социологический подход, и подход, касающийся взаимоотношений искусства и политики…

Очень часто мы говорим, что Пикассо — создатель нового искусства, но эта тема по-прежнему нуждается в дополнительной разработке. Можно говорить о кубизме и о русском авангарде, о Пикассо и сюрреализме — тема неисчерпаемая, и это именно то, что создало, собственно, ХХ век.

Если попробовать свести все к одному тезису, то что Пикассо внес в ХХ век? Я понимаю, что это примитивизация, но все же.

Мне кажется, что основной его вклад — это современные, в некотором смысле, может быть, даже народные, практически поп-взаимоотношения между автором, тем, что происходит у него внутри, изображаемым, в котором тоже может быть какое-то внутреннее измерение, и зрителем. Эти три точки взаимодействуют между собой, и, таким образом, зритель становится соавтором произведения. Говоря об этом, я ничего не придумываю сам, все это сказал еще Марсель Дюшан в начале ХХ века, но именно Пабло Пикассо первым совершил это в таком объеме и таком масштабе. Он фактически рассказывает через свои произведения свою биографию. При этом каждое произведение можно читать многослойно и сравнивать его с другими произведениями. Получается полифонический диалог, и каждый из этих слоев мы можем интерпретировать по-разному.

Пикассо не был единственным, кто так делал. Это было в духе времени, были и другие художники, которые стремились расширять границы искусства. Здесь можно вспомнить, например, русский авангард, который занимался тем же самым.

Я все-таки не могу не спросить о ваших личных встречах с Пикассо и о том, что вы из них вынесли. Или, может быть, больше влияния на вас оказала история семьи, которая, конечно, достаточно драматична?

Я бы не сказал, что история нашей семьи настолько драматична. Просто поскольку Пикассо — очень публичный персонаж, то драмы в его жизни хорошо известны, хотя то же самое происходит во многих других семьях. Да, я был знаком с Пикассо. Когда он умер, мне было 14 лет. Я знал его ребенком, и для меня это был именно дедушка, патриарх семьи. В школе было достаточно сложно объяснять, кто твой дедушка, потому что он не булочник, не адвокат. Что меня всегда поражало — это то, что, несмотря на преклонный возраст, он был крайне энергичен, и это был человек очень теплый. Вокруг него всегда были его друзья, были близкие родственники, это была своего рода банда, клан, племя, и я чувствовал, что оно очень сильно отличается от остального мира, значительно более буржуазного.

Есть ли что-то, что вы поняли про Пикассо через личное отношение, чего не поняли бы, если бы были просто исследователем со стороны?

Довольно сложно ответить на этот вопрос. С одной стороны, конечно, каждый человек хочет жить свободно, быть обеспеченным. В этом смысле родиться в семье Пикассо — прекрасно, потому что он все-таки источник денег. Но для меня, скорее, влияние Пикассо — это был такой удар, когда ты стоишь на краю пропасти — и дальше у тебя есть выбор: либо ты сейчас свалишься в эту пропасть, либо поймешь, что можешь сделать сам, вне зависимости от того, где ты родился, и ресурсов, которые унаследовал. У меня есть некая профессия, дело — расширять, насколько возможно, для широкой аудитории доступ к культуре, к искусству. Конечно, благодаря семье я сразу оказался в обществе интеллектуалов, художников, специалистов по творчеству Пабло Пикассо, которые стали ими, пройдя длинный академический, университетский путь. Я себя иногда даже сравниваю с механиком, который работает в автомастерской. Он что-то подносит, что-то чинит, а потом ему говорят: «Собственно, вы можете прийти к нам и сделать выставку».

Как я понял, вы связаны еще и с современным искусством. Можно ли описать, что в нем вам кажется самым интересным, самым важным?

Я, как и многие другие люди, считаю, что мы сейчас живем в совершенно потрясающую эпоху. Потрясающую в том смысле, как она принимает искусство. Люди вновь начинают ходить в музеи, что ставит перед нами вопрос о том, как надо делать выставки и как представлять на них произведения искусства. И мне кажется, что сегодня мы наблюдаем трансформацию самого метода создания произведения искусства, трансформацию того, как художники взаимодействуют друг с другом, как черпают вдохновение друг в друге. Мы пересматриваем критерии того, что является искусством и что им не является. Мы живем в мире, в котором искусства стало намного больше, чем 50–100 лет назад. Культурные, художественные события происходят повсюду на планете, и мне кажется, что художники ХХ века были бы счастливы, потому что именно за это они сражались и страдали.

Что касается того, что лично я и моя жена делаем в сфере современного искусства… Мы стараемся подходить к этому серьезно, особенно в том, что касается организационной части процесса, но при этом не относиться слишком серьезно к самим себе. Мы всегда помним о том, что искусство — это все-таки некое развлечение, по большому счету это цирк с клоунами и цирковыми артистами. Поэтому, когда мы что-то организуем, мы в первую очередь стараемся делать то, что нам самим нравится, то, что мы любим. Мы стараемся приглашать художников, которых хорошо знаем и любим, или кураторов выставок, которые нам кажутся интересными.

Не могу не спросить о героине выставки в ГМИИ, Ольге Хохловой. Насколько ее влияние ощущалось в вашей семье? Проявлялся ли в чем-то след русской культуры, которую она, наверное, принесла с собой?

На самом деле понять историю моей семьи мне больше помогло исследование документов, которые послужили основой для замечательной выставки, идущей сейчас в Пушкинском музее. Я понял, что в моей семье есть большая русская часть, и увидел некие сходства. Например, Пабло Пикассо — испанец, который покидает Испанию и переезжает во Францию, Ольга Хохлова — русская, которая тоже покидает свою родную страну и переезжает во Францию. Это, может быть, не побег, но все же какая-то предрасположенность к тому, чтобы принять другую культуру. Наверное, это сыграло свою роль и в том, что я сам открыт к другим культурам. Но в особенности, конечно, эта выставка позволила мне глубже осознать, что я родом не только из Франции и Испании, но и из России.

Это влияние нелегко определить и вербализировать, потому что ребенок впитывает все, не отдавая себе отчета, что в мире его родителей относится к французской, а что — к русской культуре. Например, я помню, что Пикассо, мой дедушка, говорил по-французски с очень сильным испанским акцентом. Это тоже повлияло, например, на то, что я не чувствую себя именно русским или именно испанцем, но, когда приезжаю в Испанию или Россию, я ощущаю себя там очень естественно. Я даже не могу сказать, что у меня есть чувство принадлежности к какой-то конкретной культуре. Может быть, это не так уж и важно — иметь это чувство принадлежности.