Armory Show в Нью-Йорке: гениев не прибавилось, но идей выше крыши

Тем, кто больше 100 лет назад, в 1913 году, организовывал Armory Show, а среди них был и знаменитый фотограф, галерист и по совместительству муж Джорджии О`Кифф Альфред Стиглиц, никак не дано было предугадать, как это слово отзовется.

Здание Военного арсенала 69-го Нью-Йоркского полка Национальной гвардии на углу Лексингтон-авеню и 25-й улицы, предоставленное для показа в Нью-Йорке произведений актуальных современных художников, утвердило статус, название и цели выставки уже, можно сказать, на века. Теперь этот арсенал искусств с боевым запасом культурных снарядов каждый год пополняется отовсюду, и поглядеть на них, грандиозных и камерных, съезжаются галеристы, арт-дилеры, музейщики, коллекционеры всех стран. Есть еще места, где все они могут объединяться.

Зрелище, открывающееся взору посетителя, покоряет масштабом, но каждый раз приходится перенастраивать оптику зрения, чтобы не пропустить ничего значительного: ни объектов, достойных городских площадей и парков, ни предметов, что могут укрыться в шкатулках тайного собирателя.

В этом году шоу ничем особо выдающимся не выделялось. Как писали в советские годы, за отчетный период статистика существенного роста не показала. Гениев не прибавилось, но, что вдохновляет, идей выше крыши. Как и молодежи, их генерирующей. И молодежь, и идеи (в отрыве от их генераторов) претендуют на то, чтобы прорвать, наконец, кольцо локального явления и стать мировым трендом, хотя бы и на короткий период.

Все условия для этого созданы. В мире сейчас происходит тотальное расширение географии современного искусства. В нем нет ни ядерных держав с их правом вето, ни восьмерок, ни двадцаток стран развитых, ни БРИКСов развивающихся. Вместо них — сплошная диверсификация. Все наполняется новыми красками, традициями, звучаниями, языками. Одно непоколебимо — центры, где весь этот джаз репрезентируется.

Среди программ, главенствующих на стендах, выделялись те, что больше всего волнуют мир на Западе и Востоке. Это вопросы социального активизма, сексуального выбора, гендерных и экологических проблем. Много было афроамериканских художников, исследующих тему идентичности и равноправия в большой амплитуде техник и стилей: от чернокожего Ван Дейка — Кьянде Уайли — с его портретами выдающихся соотечественников до инсталляций и объектов Ника Кейва (имеется в виду не мрачно-угрюмый музыкант и писатель, а афроамериканский художник из Чикаго, сейчас довольно востребованный и модный).

Кейв известен как крафт-мастер по тканям, на Armory Show он был представлен своими костюмами, украшенными предельно яркими соцветиями и различными аксессуарами: златыми цепями, ювелиркой и даже часами с изображением Барака Обамы вместо циферблата. Другой пример, покоривший публику, — работа марокканского художника Хасана Хаджаджа (Hassan Hajjaj) — портрет Карди Би, американской хип-хоп- и рэп-певицы, звезды Instagram, обладательницы многочисленных «Грэмми». Ее биография бывшей стриптизерши в клубе, ныне вознесшейся на музыкальный олимп Америки, отвечает всем золушкиным канонам. Отсюда и такая оглушительная популярность и портрета, и художника.

На стендах можно встретить работы художников одной культуры, но по-разному выражающих себя в творчестве. Таких как, например, Дэвид Войнарович, недавно удостоенный персональной выставки в Музее Уитни, или Грейсон Перри, уморительно смешной эксцентрик. Крупная нью-йоркская галерея Рональда Фельдмана показывала творчество Федерико Сольми, мультимедийного художника из Бруклина. Стенд был полностью отдан ему, и неспроста — Сольми умеет создать духоподъемное действо, высмеивая американских священных коров: отцов-основателей, Декларацию независимости, американскую мечту. Его объекты включают в себя и живопись, и 3D-анимацию, и рисунок, и механико-кинетическую скульптуру. Это своеобразный жанр лубка, но века нынешнего — высокотехнологичного.

Колоссальной инсталляции камерунского художника Паскаля Мартина Тайу (Pascale Marthine Tayou) отдали пространство главного павильона шоу на 94-м пирсе. Этот художник хотя и начал работать всего лишь пару десятков лет назад, но уже завоевал влиятельные музейные площадки. «Пластиковые пакеты» — проект этого года. Трудно сказать, какое количество пакетов он использовал, — наверное, десятки тысяч. Все они, слегка надутые, образуют колокол, который не способен издать ни звука. Инсталляция служит символом консюмеризма и одиночества, экологической необустроенности в сегодняшнем обществе потребления.

На одном из стендов обращало на себя внимание творение известного южноафриканца Уильяма Кентриджа «Три женщины» (2017) — объект, созданный в виде трехмерно-плоского черного силуэта, вырезанного из нержавейки. Подумалось, что эта работа довольно сильно напоминает труды нашего художника Александра Шишкина-Хокусая, которого только что прикомандировали к биеннале в Венеции.

Были на Armory Show и экспозиции, претендующие на музейную репрезентацию. Например, стенд сеульской галереи Hyundai, показавшей шедевры классика — корейца Нам Джун Пайка. Я насчитал семь объектов художника, значение которых не уступает увиденным мною пару лет назад в Чикагском институте искусств образцам его творчества. Скульптуры-объекты, представленные в виде роботов-телевизоров, заставляют по-новому отнестись к этому медийному инструменту, который в последнее время мы стали презирать, во многом из-за отсутствия добрых и честных новостей.

Другой проект, показанный лондонской Alison Jacques Gallery, представил соло-экспозицию Доротеи Таннинг, одной из заметных фигур европейско-американского сюрреализма. Она была женой Макса Эрнста, прожила 101 год и стала свидетелем многих драматических коллизий художественного века. На стенде — ее живопись и объекты разных периодов, убедительно говорящие о незаурядном мышлении и причудливом воображении художника.

Лично мне понравился стенд галереи из Сан-Франциско Hakket Mill, выставившей коллекцию живописи Говарда Ходжкина, выдающегося британца, которого наши московские специалисты по так называемой лондонской школе не посчитали важным включить в экспозицию проходящей сейчас в Пушкинском музее выставки. Галеристы Западного побережья подошли к вопросу репрезентации искусства Ходжкина весьма серьезно: подборка работ, созданных на протяжении почти четырех десятилетий, сопровождается подробными текстами, поясняющими истоки творчества художника, его мотивы для создания картины не столько как отвлеченной абстракции, сколько материализованного результата его переживаний о реальных событиях его жизни.

Неплохо смотрятся японцы, причем очень важно, что не своими интернационально-традиционными трендами (Кусама, группа «Гутай» или художники манги и аниме). Галерея Tomio Koyama ратует за новые имена: Масахико Кувахара, например, предлагает нам осмысливать предметность предельно инфантильно. Хироши Сугито зрит в корень в прямом смысле и рассуждает нетривиально: его интересует изнанка картины, которая столь же прекрасна, как и настройка инструментов перед началом концерта.

Необычайно сильно прозвучала испанская сюита в исполнении англичан. Речь идет о серии из 80 гравюр Франсиско Гойи «Бедствия войны», препарированных Джейком и Диносом Чепменами. Когда-то Гойю Чепменов привозили в наш Эрмитаж, но там это выглядело не так творчески нагло, как сейчас. Гравюры украшены с избыточным роскошеством не только разноцветными красками, но и блистающей крошкой, делая Гойю примером для современных от-кутюров круга Сваровски или Версаче. Воистину, правда жизни вторит трагедии — если и не в виде фарса, то, скорее, в виде прикола.

Издалека приближаясь к стенду нью-йоркской Laurence Mills, сразу ощущаешь дух дадаизма начала века. Поближе присматриваясь, выясняешь, что открыточного формата коллажи и ассамбляжи выполнены американцем Гэри Бротмайером (Gary Brotmeyer), любимцем гранд-музеев Америки последних 35 лет. Эти работы баснословно дороги и могут сбить с толку любителей Дюшана. На стенде я поинтересовался у ассистентов, жив ли еще автор этих работ. Мне ответили, что да, к счастью, жив. Он отошел отсюда минут десять назад, но обещал вернуться. Меня это немного расстроило, но я был вознагражден находкой — прекрасным трехмерным коллажем под названием «Иван, потерявший ногу (эмоциональный минимализм, квадраты Малевича)» 1989 года. Оммаж отцу супрематизма был исполнен иронии, чего самому изобретателю этого учения всегда явно недоставало.

Русский след на Armory Show был отмечен неявно. На стенде галереи Ольги Темниковой, прописанной в Таллине, выставлялись рисунки нашей Ольги Чернышевой. Я часто вижу ее работы и на многих мировых форумах: на Frieze в Лондоне, на TEFAF в Маастрихте, — и каждый раз возникает ощущение, которое лучше всех выразила когда-то Катя Деготь: ценность ее рисунков — «в жесте оживления, а не умерщвления». Могу добавить, что в них есть все, что заставляет останавливать взгляд: неожиданный ракурс, фрагмент, который никогда не ждешь, какая-то необъяснимая парадоксальность и одновременно меланхолия. Эти рисунки смотрятся вполне достойно рядом с графикой таких важных мастеров, как Эрик Фишл, работы которого также радуют своим присутствием на шоу.

Другой русский художник, обнаруженный мною на 90-м пирсе ярмарки, — Павел Мансуров с несколькими живописными работами позднего периода, 1960–1970-х годов. Миланская галерея Lorenzelli Arte напомнила об этой порядком забытой фигуре русского авангарда, соратнике Казимира Малевича по ГИНХУКу, в котором он возглавлял экспериментальный отдел.

Экспозиция нью-йоркской галереи Aicon прозвучала в унисон с новейшим проектом нашего «Гаража». Рашид Араин, сам не зная того, оказался поделенным между Нью-Йорком и Москвой в споре за право выступить с экспозицией его работ. Нетрудно догадаться, чья выставка оказалась более представительной.

В целом настроение после посещения Armory Show оказалось приподнятым. Мир сотрясают конфликты, дипломаты заводят друг друга в тупик, а где-то даже льется кровь. Но искусство, всем бедам вопреки, продолжает радовать и удивлять. И, что немаловажно, вдохновлять на написание этих строк.