Как библиотекарю собрать коллекцию?

По-видимому, та эпоха ушла безвозвратно. Супруги Дороти (р. 1935) и Герберт Фогель (1922–2012), библиотекарь и почтовый служащий из Нью-Йорка, больше полувека покупали произведения искусства, до отказа забивая ими свою скромную однокомнатную квартиру на Манхэттене. Собирая искусство для собственного удовольствия, а не в качестве инвестиции, в итоге они стали обладателями более 4 тыс. работ таких концептуалистов и минималистов, как Карл Андре, Дональд Джадд и Сол Левитт. Свое собрание, по большей части состоящее из произведений на бумаге, они передали в дар Национальной художественной галерее в Вашингтоне и другим американским музеям. «Мы выбирали доступные по цене вещи, которые могли поместиться в нашу квартиру», — объяснял Герберт Фогель в интервью газете Daily Telegraph в 2008 году.

Но могут ли наемные работники сравнительно скромного достатка стать серьезными коллекционерами сегодня, в эпоху растущего неравенства доходов, когда богатые рассматривают искусство, в первую очередь современное, как альтернативный класс активов, способствуя взвинчиванию галерейных и аукционных цен и опустошению среднего сегмента рынка?

«Даже если такие люди и существуют, то я их не встречал, — говорит Дуглас Валла, основатель нью-йоркской галереи современного искусства Kent Fine Art. — Зона входа в рынок молодых художников, где уровень цен, по идее, должен быть доступным, по большей части захвачена спекулянтами». Галерист добавляет, что сам он сейчас в основном сосредоточился на «цветных художниках, которых долгое время обходили вниманием, и на заслуженных художницах старшего поколения, главная цель — прибыль».

В июне на лондонских торгах Christie’s дилер Хосе Муграби из Нью-Йорка купил коллаж из ткани и масла молодой афроамериканской художницы Тшабалалы Селф за £371,25 тыс., более чем в шесть раз дороже верхнего эстимейта. Эта продажа не только установила новый ценовой рекорд Селф, но и послужила примером того, как крупная прибыль достигается быстрой перепродажей произведений модных художников. Сейчас за новыми работами Селф выстроилась длинная очередь, а на стенде лондонского дилера Pilar Corrias на Art Basel одна из ее вещей была продана за $60–80 тыс.

Смешно и подумать, что в наши дни семья почтового служащего и библиотекаря могла бы увлекаться коллекционированием. И дело не только в том, что перегретый рынок современного искусства страдает от нехватки коллекционеров из среднего класса и так называемых белых воротничков.

«Раньше значительную часть моей клиентуры составляли врачи, дантисты и ветеринары, — говорит дилер из Нью-Йорка Мишель Бейни, с 1987 года возглавляющая галерею, которая специализируется на фарфоре XVIII–XIX веков из Англии и континентальной Европы. — Теперь же это в основном люди, занимающиеся финансами или недвижимостью. Все изменилось».

Несмотря на то что фарфор XVIII века сейчас не в моде у коллекционеров, а потому в целом дешевле, чем искусство XXI века, для многих качественные вещи в ценовом диапазоне между $5 тыс. и $10 тыс. все равно остаются недоступными. «Люди с удовольствием занимались бы коллекционированием, если бы позволяли экономические условия», — считает Бейни.

По данным отчета «Под давлением: стесненный средний класс», опубликованного в мае базирующейся в Париже Организацией экономического сотрудничества и развития, «за последние 30 лет доход домохозяйств среднего достатка рос медленно, а в некоторых странах даже стагнировал». Вдобавок «стоимость жизни для среднего класса стала значительно выше, поскольку стоимость таких базовых товаров и услуг, как жилье, растет быстрее доходов», — говорится в отчете.

Экономическое давление сказалось на всех секторах торговли искусством и антиквариатом. «Рынок пережил очень сильный удар в 2008–2009 годах», — считает Джулия Бостон, основательница Julia Boston Antiques, одного из немногих антикварных магазинов, по-прежнему работающих на Кингс-роуд в Западном Лондоне. «Я приняла решение заниматься более дорогими предметами. Богатых не задевает рецессия. Рынок антиквариата очень сильно сократился. Средний сегмент практически вымер», — говорит антиквар, специализирующаяся на французских предметах интерьера XVIII–XIX веков в ценовом диапазоне от £1 тыс. до £100 тыс.

Бостон отмечает, что сегодня успешные молодые профессионалы 30–50 лет «тратят деньги на ипотеку и образование», так что у них не остается средств на необязательные дорогие покупки. И их дома, как правило, «очень современны и минималистичны».

Нехватка или отсутствие свободных средств и мода на аскетичные светлые интерьеры — две главные причины того, что сегодняшние «белые воротнички» покупают меньше произведений искусства и предметов коллекционирования. Но и иные культурные факторы играют свою роль. Коллекционирование, как и многие другие стороны жизни XXI века, «финансиализировалось» практически на всех уровнях. Названия таких британских телевизионных шоу, как «Подделка или состояние?», «Деньги на чердаке» и «Загони это!», свидетельствуют о том, что объекты материальной культуры стали восприниматься исключительно в качестве потенциального источника обогащения, а не того, что доставляет в первую очередь радость созерцания, как было у Фогелей.

В результате цены на антиквариат снизились как никогда, по крайней мере на аукционах. «Сейчас в этом секторе появляются прекрасные возможности, — говорит Керри Шрайвз, старший вице-президент бостонского аукционного дома Skinner, который 13 июня провел торги европейской мебели и предметов декоративно-прикладного искусства на 530 лотов. В числе замечательных старинных вещей, проданных гораздо ниже эстимейта, практически по ценам IKEA, были испанский ореховый сундук приблизительно 1700 года ($461) и комод красного дерева в стиле бидермайер ($185).

Но насколько привлекательны такие предложения в культуре, которая, судя по всему, все меньше и меньше интересуется старинными вещами, да и вещами вообще? Шрайвз знает о недавнем исследовании рынка, показавшем, что «миллениалы» с большей охотой тратят деньги на опыт, чем на вещи, и что все большее число профессионалов в возрасте от 30 до 50 лет живет в съемном жилье. «Цены немного снизились», — отмечает она. При этом ее нынешние клиенты покупают не так, как в 1980-е: «Они могут купить какой-то необычный лот, но даже не подумают о том, чтобы купить остальные семь».

Для тех, кто думает в первую очередь об инвестициях, современное искусство по-прежнему остается главной, если не единственной, перспективой. Может ли сегодня коллекционер с всего несколькими тысячами в кармане надеяться пойти по стопам Фогелей? На этом финансовом уровне Gagosian не встретит вас с распростертыми объятиями, но как насчет заслуживающих доверия галерей поменьше, пытающихся разыскивать и поддерживать будущих Дональдов Джаддов и Тшабалал Селф?

К примеру, галерея The Sunday Painter в Южном Лондоне представляет живущую в Нью-Йорке художницу-концептуалистку Кейт Ньюби и скульптора Эмму Харт из Великобритании, которая в 2016 году получила премию для британских художниц Max Mara Prize. Сооснователь галереи Уилл Джарвис говорит, что потенциальных новых клиентов очень много, «но их нужно приобщить к коллекционированию, эта индустрия непрозрачна». Из-за финансового давления, с которым сталкиваются небольшие галереи, по словам Джарвиса, им «приходится бросать силы на охоту за уже состоявшимися коллекционерами». «Привлечение молодых коллекционеров требует времени, а у нас его мало», — сетует он. Хорошей точкой входа для новых коллекционеров, по его мнению, служат тиражные произведения.

Новозеландка Ньюби известна прежде всего своими инсталляциями, но в 2017 году в арт-резиденции в техасском Сан-Антонио она создала серию абстрактных работ в технике мягкого лака «в сотрудничестве» с местной фауной. Офорты отпечатаны тиражом по 10 экземпляров стоимостью $2,5 тыс. каждый. Эти произведения доступны и подойдут к любому интерьеру. Но может ли печатная графика стать выгодным вложением? 

Если тиражные работы и не упадут в цене, шансы на впечатляющую прибыль стремятся к нулю. В этом и заключается принципиальное отличие современных коллекционеров от Фогелей. Последних не волновали инвестиции — они просто хотели жить среди искусства.