Екатерина Селезнева: «Все творчество Шагала — это личный дневник художника»

Произведения Марка Шагала уже не раз в последние годы показывались у нас в стране. Чем выставка в «Новом Иерусалиме» отличается от прежних экспозиций?

Первой и самой, наверное, долгожданной и востребованной была выставка «Возвращение мастера», организованная Ириной Александровной Антоновой в 1987 году в ГМИИ им. А.С.Пушкина к 100-летию художника. Интерес публики к этому событию был огромен, вокруг музея вилась невиданная очередь желающих попасть на эту экспозицию. Помимо произведений, находящихся в Советском Союзе, было показано много новых работ, предоставленных семьей Шагала. Но ни на одной, даже самой большой выставке, посвященной художнику, невозможно показать все — он прожил без малого 98 лет и работал до последних дней своей жизни.

И даже осознавая это при подготовке двух выставок Марка Захаровича в Третьяковской галерее — одной в 2005 году, другой — в 2012-м, нам очень хотелось «объять необъятное», показать гораздо больше того, что физически могли вместить отведенные для выставки залы Инженерного корпуса и выдержать существующий бюджет музея. При этом, конечно, имелось в виду, что одной из центральных частей выставки «Здравствуй, Родина» (2005) станут семь панно, исполненных Шагалом в 1920 году для Еврейского театра в Москве. Безусловно, это одна из вершин его творчества, но российская публика видела эти произведения нечасто, так как они были очень востребованы во всем мире и совершали бесконечное турне по странам и континентам. Сам Шагал считал, что ему удалось сотворить что-то совершенно невероятное: «В конце концов я разгулялся на стенах и потолке (роспись потолка, к сожалению, не сохранилась. — Е.С. ) одного из московских театров. Вы видели? Глотайте слюнки, современники! Не скромно, к черту скромность!..» Но даже больше этого хотелось показать произведения, сделанные Шагалом в эмиграции, — чтобы доказать, что и зарубежный Шагал не утратил ни силы, ни мастерства.

Как я уже сказала, Шагал прожил очень долгую жизнь и всегда стремился расширять свой творческий арсенал, не боялся нового, не боялся учиться. Можно утверждать, что он постоянно находился в состоянии творческого поиска, все время находил новые возможности для самореализации. Живопись, графика, потом гравюра, о которой он писал: «Линия нарисованная и линия гравированная существенно между собой различаются. Экспрессивный импульс приобретает в гравюре новое измерение». В 1922 году Шагал создал свои первые офорты (20 иллюстраций к его книге «Моя жизнь» представлены на выставке): «Я дозрел для этого, всему свое время…»

Как бы вы как специалист посоветовали смотреть Шагала, как понять его творчество?

Шагал сам про себя сказал: «По сути, я человек с одним жильем и художник одной картины». И на самом деле это высказывание может быть одним из ключей к пониманию того, что он делал, изобретенный им художественный язык узнаваем, его трудно спутать с другими. Да, повторить многие пытаются, количество фальшивых произведений Шагала просто зашкаливает. Но удивительная вещь: если положить подлинник и фальшивую вещь рядом, то даже неспециалисту становится очевидно, что его нервные, динамичные, наполненные особой «световой» энергией, «разбегающиеся» в разные стороны, обладающие различной плотностью и цветоносностью мазки — даже на одном сантиметре живописи — воспроизвести невозможно, можно сделать контур, вложить все эти краски, даже, может быть, сделать более-менее похоже, но как только берешь лупу — видишь наведенный контур и закрашенную поверхность… Как говорится, «сумбур вместо музыки»… Даже самые «удачные», если позволено будет так выразиться, фальшивые вещи — не копии с подлинных, а некие попурри на шагаловские темы, все равно себя выдают либо мертвечиной, статичностью, этой самой ровной «закрашенностью», либо очевидной, лишенной всякого смысла перегруженностью и дисгармонией красочного слоя…

Вообще мне кажется, что один из очень характерных признаков талантливого художника — это то, что его вещи, даже самые маленькие, допускают многократное увеличение при репродуцировании — в них, как в зерне, уже все есть, все заложено. Это касается Гойи, это касается Иванова, это касается Шагала. Начинаешь увеличивать талантливые вещи и только поражаешься: оказывается, художник там еще столько всего придумал.

Получается, что на выставке вы сделали акцент на тиражную графику Шагала?

В том числе. Когда смотришь на библейские офорты, кажется, что они выполнены в один прием: снизошло на художника вдохновение, и он создал очередной шедевр. Но когда я получила доступ к архивам одной из личных коллекций, была просто поражена, увидев этапы длительной, порой растянутой во времени работы. Возьмем для примера тему исхода иудеев из Египта — она Шагала волновала с детства: «ни маца, ни пасхальный хрен — ничто не волнует меня так, как строки и картинки „Агады“» (это сборник, посвященный теме исхода из Египта). Я увидела, что сохранилось более 20 состояний этого офорта, и каждое из них — отдельное произведение, абсолютно самоценное. Мне показалось важным эти серии показать на выставке. Хотя бы частично. А еще к этому добавить интересное и совсем редко выставляемое — мы попросили в Музее Шагала в Ницце несколько медных гравированных пластин, с которых печатались окончательные варианты офортов. И поверьте мне, это тоже самостоятельное произведение, обладающее особой красотой.

Можно ли выделить какие-то сквозные темы творчества Шагала, которые получили отражение в экспозиции?

Конечно, их несколько. Любовь Шагала — отдельная и очень интересная тема: Белла, его возлюбленная, его муза. Женщина, которая в него поверила, разглядела его талант, много сделала для его образования. Но не будет, наверное, преувеличением сказать, что Марк Шагал был прежде всего «женат» на живописи. Его нежнейшей любовью была Белла. Его страстью стала живопись. Луи Арагон со своим поэтическим чутьем верно написал в статье «Шагал Великолепный», что этот человек был рожден, чтобы писать красками, и всю свою жизнь он только и делал, что писал красками. Хотя ничто не предвещало, что он станет художником. Родился в традиционной хасидской семье. Совсем не богатая, многодетная семья, с размеренным строгим укладом. Марк (родители назвали его Моисей, псевдоним Марк он выбрал себе в Париже) был старшим сыном. Отец работал приказчиком на складе сельдей. Мать Шагала была удивительно мудрой женщиной, которая интуитивно почувствовала и поверила в призвание сына, поддержала его желание учиться живописи, за что он был ей всю жизнь благодарен. Белла была очень образованной девушкой, серьезно занималась театром, посещала одну из студий при МХТ, хотела быть актрисой. У нее было писательское дарование, философский склад ума. Размышления Беллы о любви, жизни и творчестве для Шагала имели особую ценность, и в его развитии Белла сыграла очень важную роль. Когда они уехали из России в 1922 году, она со своим знанием языков, манерами, прекрасным вкусом смогла открыть многие важные для художника двери, завести многие важные знакомства. И, самое главное, она сделала все возможное для того, чтобы он мог работать, потому что без работы Шагал не мыслил своей жизни.

Но после того как она умерла, у Шагала было еще две жены…

Формально еще одна. Смерть Беллы в 1944 году в США, конечно, стала страшным ударом для Шагала, «все покрылось мглой»… Его дочь Ида, желая облегчить и его, и собственную жизнь, через подругу нашла для отца экономку, помощницу по хозяйству, прекрасно говорящую по-французски Вирджинию Макнил (Шагал не говорил по-английски, и важно было найти человека, который бы ему помогал общаться с внешним миром). Довольно скоро их отношения стали более близкими, Шагал искал утешения и опоры. Вирджиния была замужем, но у них с Марком Захаровичем родился ребенок — сын Давид… Хотя Шагал признал его, но он так и живет с фамилией Макнил, так как на момент его рождения Вирджиния не была разведена. По возвращении Шагала во Францию их совместная жизнь совсем разладилась, и Вирджиния в 1951 году ушла, забрав маленького Давида…

Вскоре он — также через дочь Иду — знакомится с Валентиной Бродской, дочерью известного сахарозаводчика из Киева, которая после революции уехала из России, все потеряв. Она сначала становится его секретарем, помощницей — Валентина (Вава, как ее называли близкие) была образованной и элегантной дамой, говорящей на нескольких языках. И Шагал очень быстро, в 1952-м, на ней женился, возможно и потому, что поскорее хотел забыть Вирджинию, уход которой его, наверное, ранил. Надо сказать, что Вава свою миссию выполняла просто великолепно. Она быстро поняла, что ее главная задача — максимально освободить художника от бытовых забот, от обширной переписки и надоедливых посетителей, создав ему необходимые условия для работы.

А образ некой возлюбленной с такими обобщенными чертами у Шагала — это все-таки Белла, как вам кажется?

Я думаю, что это все-таки всегда Белла (кроме тех редких случаев, когда есть указание, что это портрет Вирджинии или Вавы), потому что любовь к Белле — это был coup de сoeur, «удар прямо в сердце», как говорят французы. А Вава сумела стать незаменимой. В их доме на юге Франции всегда были живые цветы, свежие, роскошные букеты, она очень следила за этим. И Шагал с удовольствием писал эти букеты, этакие салюты из цветов, прекрасные, радостные композиции! Ему очень интересно работать, и с годами этот интерес только усиливается. Шагал ставит себе все новые и новые задачи, осваивает новые техники, создает мозаики, витражи, скульптуры, пробует себя в керамике. В Шартре и в Реймсе Шагал погружается в изучение техники витража и получает заказы на исполнение витражей для нескольких церквей. Уникальные витражи мастер делает для синагоги при госпитале Хадасса в Иерусалиме на тему «12 колен Израилевых». На выставке в музее «Новый Иерусалим» как раз будут эскизы к этим 12 витражам — довольно много и разных, от начальных прикидок по цвету и форме и до финальных стадий. Эти витражи решены иначе, чем библейские офорты. Поскольку витражи предназначались для синагоги, куда приходят люди верующие, Шагал не хочет их смущать изображениями людей (в иудаизме существует запрет на изображение человека).

Почему у выставки такое название — «Шагал: между небом и землей»?

Когда директор музея «Новый Иерусалим» Василий Кузнецов обратился ко мне с предложением сделать выставку Шагала в музее, я стала думать: как интересно, древний Иерусалим, куда художник ездил вместе с Беллой, — одно из главных впечатлений в жизни Шагала; образ Иерусалима в его творчестве и Новый Иерусалим, монастырь под Москвой, основанный в XVII веке патриархом Никоном. Поиски и обретение «своего Иерусалима» неожиданно, через века, объединяют Марка Шагала с местом, где проходит сегодня его выставка. Патриарх Никон задумал создать недалеко от столицы топографическую и архитектурную копию Святой земли. А в ХХ веке в монастыре был устроен музей, который в XXI веке отделился от монастыря и зажил отдельной от него музейной жизнью. В экспозицию мы включили и предметы быта и религиозного обихода из собрания МИЕВРа, лубки и изразцы из коллекции музея «Новый Иерусалим» в надежде, что участие этих предметов в экспозиции поможет зрителю почувствовать влияние народного искусства на творческие поиски художника. Эта развивающаяся во вполне шагаловском духе «новоиерусалимская история» стала для меня одним из отправных импульсов поговорить на новоиерусалимской почве о религии, жизни и любви, взяв в собеседники художника, одного из крупнейших модернистов ХХ века, Марка Шагала, который как-то сказал: «Когда я был молод, я мечтал покорять другие миры. Сейчас я хочу покорить только одну вершину — в искусстве, создав несколько полотен. Но это очень трудно, потому что они должны витать в облаках, ибо только в этом случае они начнут свой путь по земле. Но даже и тогда их не поймут, поскольку это слишком просто…»

Выставка «Марк Шагал: между небом и землей» работает в музее «Новый Иерусалим» до 8 марта.