Дмитрий Коваленко: «По моей коллекции можно увидеть задор 1990-х»

Ваша выставка в Третьяковке, которая должна открыться в скором времени, называется «От А до „Я“», с расшифровкой — «Современное российское искусство от 1990-х до наших дней». Что на ней будет? Сколько работ, сколько имен, какова ее идея?

Начнем с цифр: на выставке порядка 60 художников и около 180 произведений. При этом работы 25 авторов, от Юрия Альберта до Сергея Шутова, расположены по алфавиту, и им выделено собственное пространство, остальные развешены вразброс. Идея выставки — в ее названии. Поскольку все вещи примерно одного периода и я много раз декларировал, что покупал только то, что мне нравилось и что можно было сразу повесить дома, то Елена Селина, куратор моей выставки, предложила просто расположить художников по алфавиту. При этом название имеет и второй смысл, подчеркивая, что это всегда был мой персональный выбор. Еще там будет несколько моих портретов — Сергея Шутова, Давида Тер-Оганьяна и, может быть, других — посмотрим, чтобы не было перебора.

Расскажите в двух словах, почему надо идти на вашу выставку.

Выставка получилась интересной как минимум по двум причинам. Во-первых, это срез эпохи: в одной экспозиции собрано большинство художников, работающих сейчас, и представлены они одними из лучших, если не лучшими, произведениями. Во-вторых, их творчество можно проследить во времени. Например, у меня в коллекции есть классический Валерий Кошляков — архитектурный коллаж на холсте, есть его скотч на стекле, есть рисунки цветными фломастерами на бумаге. Много работ разных лет Константина Звездочетова, Айдан Салаховой, Владислава Мамышева-Монро во всех его техниках, даже витраж, кусочек от которого купил Элтон Джон. Есть по несколько вещей почти из всех проектов Олега Кулика. Интересно смотреть, как художники менялись. Так, если поставить рядом картины Константина Латышева 1989 и 2010 годов, вряд ли кто-нибудь скажет, что это один и тот же автор.

Вы из легендарной семьи, клана знаменитых художников, где в числе родственников — Валентин Серов, и выросли в окружении искусства. Это как-то повлияло на то, что вы стали коллекционером?

Мой прадед, скульптор Иван Семенович Ефимов, и прабабушка, художница Нина Яковлевна Симонович-Ефимова, чей двоюродный брат и был Валентин Серов, оставили большое художественное наследие: скульптуры, живопись, графику, театральных кукол, теневой театр, книги и записки о жизни и творчестве. Мы с детства жили среди всего этого и не видели в этом ничего особенного, относясь к картинам и скульптурам как к само собой разумеющимся предметам интерьера. Уже в наше время, несколько лет назад, мы с моим двоюродным братом Иваном Голицыным привели в порядок мемориальную мастерскую нашего прадеда в Красном доме, и теперь это почти музей. Красный дом в Новогирееве попал в учебники истории искусства. Его в 1939 году построил наш прадед Иван Ефимов вместе со своим родственником и близким другом Владимиром Фаворским и скульптором Львом Кардашовым. Из следующего поколения художников там жили и работали Илларион Голицын, Дмитрий Жилинский и Дмитрий Шаховской. Мы всегда с удовольствием даем произведения на выставки, в том числе в Третьяковскую галерею. Сам я никогда не думал становиться художником. Правда, классе в девятом была мысль пойти в архитекторы, но не сложилось. Однако мне несколько раз приходилось заниматься чем-то вроде практической архитектуры, строить свои собственные дома.

Помните ли тот момент, когда вы впервые попали в галерею современного искусства? Какие у вас были эмоции?

Семейные традиции мало способствовали моему увлечению contemporary art. Скорее, наоборот, и с практической точки зрения тоже. Работ предков и родственников вполне достаточно, чтобы завесить картинами все стены дома. Близость к художникам не была для меня экзотикой. Я помню, как, например, дядька Илларион (Голицын) летом на даче писал-писал куст цветочный, а потом раз — на 90 градусов картинку повернул и продолжил его писать уже повернутый, видимо для красивой композиции. Но то, что я увидел в галереях, конечно, несколько отличалось от того, к чему я привык с детства. Такого, чтобы какое-то благоговение или удивление, — нет, художники и художники.

В начале 1990-х я стал немножко финансово поддерживать L-галерею, которую на Октябрьской улице открыли Лена Романова и Лена Селина. Помню, там была выставка Александра Виноградова — Владимира Дубосарского, вот эти «Сталевары» такие большие (серия «Картины на заказ» 1995 года. — TANR). Там я, кажется, первый раз встретил Владика Монро, на выставке Лизы Березовской (дочь знаменитого олигарха в 1990-е занималась искусством. — TANR). Тогда же открылись и другие первые московские галереи: Айдан и Жени Митты, Марата Гельмана, «Риджина». Ходил я и на Фурманный, потом на Трехпрудный. Все были молодые, веселые, и русский contemporary art был на подъеме. Кстати, у меня есть работы начала 1990-х, и по ним можно увидеть задор того времени. Поначалу я относился к ним просто как к картинкам «на сдачу», в благодарность за помощь. Однако когда их набралось некоторое количество и я уже познакомился с большинством художников, пришло понимание, что образуется нечто вроде коллекции.

Вас часто можно было видеть на вернисажах галереи XL. Что вас привлекает именно в этой московской галерее?

Мне всегда нравились художники XL-галереи, и я даже считаю, хотя это и не нравится галеристу Лене Селиной, что именно ее художники в большинстве своем лучшие, именно с точки зрения шанса остаться в истории. Так получилось, что я долго поддерживал XL-галерею. Это не было что-то существенное, но позволяло печатать брошюрки  к выставкам и покрывало еще какие-то организационные расходы. Мне это содружество позволяло видеть работы художников раньше других. Несколько отличных картин я таким образом купил.

Многие музеи сейчас заводят попечителей, друзей музея, а бонусы за участие в этом клубе — обычно как раз посещение превью выставок. Получается такая же история, только на примере конкретной галереи?

Когда я вовлекся в коллекционирование, понял, в чем смысл этих превью. Как увидел что-то стоящее, сразу ставь точку красную, потому что хорошие вещи долго не лежат. Например, в Базеле большинство красных точек видишь уже в начале превью. Но я на ярмарках в Базеле, Майами, Лондоне, Париже, Мадриде и даже Стокгольме не испытываю разочарования от того, что не купил хорошую работу. У меня есть отговорка, что моей коллекции русского это ничего не прибавляет, да и свободных стен мало осталось. Я там на экскурсии, глаз тренирую. Опыт очень полезный, и в Москве на вернисажах я очень быстро решаю, что хочу купить, а что подождет.

В 2000-е многие стали коллекционировать современное искусство, и коллекции, которые довелось видеть, часто выглядели как близнецы-братья. В чем уникальность вашей? Можете назвать художников, которых нет больше ни у кого? 

А еще бывает, что сразу видно, кто был куратором коллекции. Но здесь начну со своего примера. Я стал собирать 30 лет назад и собирал постепенно. Художник делал хорошую работу — я покупал, делал что-то не очень — я воздерживался. Я помню те времена, когда особо ценились Шишкин и Айвазовский, а contemporary art вызывал недоумение публики. Потом постепенно образовался must-have — список самых важных современных художников, и вновь прибывшим коллекционерам их предлагали. Может, это мода, или, может, у нас мало хороших художников. Но то же самое и с искусством других периодов: есть первый ряд, который все хотят, и есть все остальное. 

У моей коллекции нет никакой специальной темы, это просто украшение жизни. Я всегда ориентировался только на свое «чувство прекрасного» и никогда не расценивал приобретение как инвестицию. Обычно уже при покупке я предполагал, куда повешу картину. У меня есть некоторое количество произведений художников, вряд ли коммерчески ценных, но я их люблю и не думаю, что они много у кого есть. Это Дмитрий Ликин, Александр Мареев, группа «Четвертая высота», Татьяна Хенгстлер, Авдей Тер-Оганьян, Виктор Скерсис.

Чего вы точно никогда не купите? Есть ли у вас какие-то ограничения и свои правила?

Это очень интересная тема. Тут надо разделять коллекцию и просто красоту. По мере образования коллекции у меня появилась потребность развивать ее, приобретая работы новых художников. Это не всегда просто, но у меня было четкое понимание, что сочетается с уже имеющимися, а от чего можно воздержаться. А есть и такое, что вообще никак не вписывается в коллекцию. У меня есть несколько покупок прямо на грани, они мне понравились, но в коллекцию я их не включаю. Бывает, что художник мне не очень интересен, но, если вдруг его маленькие работки продает галерея «Пальто», я их покупаю для ассортимента. За что спасибо хозяину «Пальто» Саше Петрелли! Есть графика Ильи Кабакова, Эрика Булатова, есть Комар и Меламид — они более раннего времени. За рамками contemporary art, помимо семейных вещей и нескольких произведений авторов начала ХХ века, у меня много работ Гоги и Кости Тотибадзе, и я их очень ценю.

Вы не только покупали современное искусство, но и участвовали в его производстве. В частности, субсидировали создание известной серии восковых скульптур Олега Кулика. Расскажите об этом опыте. Ставили ли вы какие-то условия или это была чистая благотворительность?

В 2000-е, золотые годы для русского contemporary, по просьбе Лены Селиной я поддержал производство Олегом Куликом его серии «Музей природы/Новый рай» (серия больших фотографий, где витрины музея совмещаются с эротическими сценами, была показана на Венецианской биеннале 2001 года в павильоне Югославии. — TANR). У меня оказалось четыре работы из этой серии. Помню, что при выборе сюжетов главным было отсутствие на картине явно эрегированного Кулика. Потом у Олега Кулика был проект с восковыми фигурами (проект «Музей» 2002 года. — TANR). В производстве какой из них я принимал участие, не помню. Там была теннисистка типа Курниковой, Гагарин оранжевый, Лев Толстой, которого куры всего обгадили. Это были довольно большие по тем временам деньги. Олег все делал сам, а мы с коллекционером Михаилом Царевым дали что-то вроде беспроцентного финансирования на производство. Потом, когда Константину Звездочетову были нужны деньги, я покупал у него еще не дописанные работы. При этом я считаю, что продюсирование — дело галеристов, так как у покупателя вряд ли получится относиться к этому как к бизнесу. 

Сколько раз были дискуссии о том, как нам нужно помогать художникам! У меня такой на это взгляд: помощь коллекционера художникам заключается именно в том, что ты их покупаешь. Просто они должны делать такие вещи, чтобы за них бились.