Катрин де Зегер, куратора Московской биеннале, не пугает красота искусства

Всегда интересно, как экспертный совет Московской биеннале назначает куратора. Как вы думаете, почему выбрали именно вас?

Я сама несколько раз задавала этот вопрос комиссару биеннале Иосифу Бакштейну, но ответа не получила. Мне просто позвонили и пригласили стать куратором.

Вы сразу согласились?

Я очень ответственно подхожу к работе. Мне важно, с одной стороны, чтобы подготовка к проекту не проходила в спешке, — а до открытия биеннале осталось не так уж много времени. К тому же нужно было закончить дела в Сиднее. Но, с другой стороны, за время подготовки к Сиднейский биеннале я успела много поездить, посмотреть и изучить, поэтому решила, что готова взяться за проект в России. Московская биеннале располагает крайне скромным бюджетом на поездки куратора, так что, возможно, экспертный совет намеренно искал человека, который уже провел собственное исследование, собрал определенный материал, сделал «домашнюю работу». Ведь биеннале невозможно создать с нуля — нужно иметь какой-то багаж. А у меня он есть. По крайней мере они так думают.

В чем, на ваш взгляд, особенности биеннале в Москве?

В первую неделю пребывания в России я поняла, что здесь складывается очень важный исторический момент. По крайней мере отчетливо ощущается его вероятность. Начали возникать самые разные силы, энергии — они разгораются, потом вновь затухают... Биеннале может стать для них общей платформой.

Вы говорите о политической ситуации в стране?

Я также имею в виду ситуацию с искусством. Важно, чтобы биеннале собрала воедино разрозненные художественные инициативы, показала связи между ними, не стараясь при этом подвести их под общий знаменатель.

Как бы вы описали московское художественное сообщество? Каковы его характерные черты?

Пока не знаю. У меня возникло ощущение, что люди испытывают сильную жажду перемен, готовы участвовать в них, но в то же время не верят в их возможность. Может быть, еще появится некий объединяющий фактор, который заставит их сплотить силы.

Какой будет ваша биеннале?

 Мой кураторский метод состоит в том, что я никогда не берусь за выставку с заранее готовой идеей. Я люблю слушать. Мне интересно узнавать социальную ткань места: как люди взаимодействуют друг с другом, что делают вместе. Ужасно, когда куратор приезжает в незнакомый ему город и говорит: «Смотрите, сейчас вам откроется истина». Такие выставки претендуют на то, чтобы показать самое лучшее, самое новое, самое актуальное. Но это не так: им не хватает связи с локальным социальным контекстом. Я бы с удовольствием пробыла в России дольше, чтобы во всем как следует разобраться. Но времени у меня мало. Поэтому я надеюсь на вашу по-мощь и прошу всех, с кем знакомлюсь, рассказать мне что-нибудь о здешней ситуации. На самом деле это я должна брать у вас интервью. Чем больше я узнаю, тем лучше будет мой проект.

Какова ваша цель как куратора?

То, к чему я стремлюсь, эфемерно и изменчиво, возникает на мгновение и ускользает, утекает, как вода: я хочу поймать момент настоящего и уловить связи внутри него. Мне интересно само мышление, а не его результат в виде вещей и объектов, которые можно просто собрать в одном месте. Я работаю с настоящим, не строя прожекты на будущее и не ностальгируя по прошлому. Для меня важен момент «здесь и сейчас», заряженный неким потенциалом, который связан прежде всего с молодыми людьми. Моя цель — создать платформу для развития этого потенциала. Я хочу сделать биеннале, которая заставит молодое поколение поверить, что все надежды и чаяния могут осуществиться. Для меня это самое важное.

Какой реакции зрителей вы хотите добиться? Что будет считаться успехом биеннале?

Выставка должна быть понятна самым разным людям. Для этого визуальный язык искусства обязан быть действительно визуальным: изображения должны работать друг с другом, привлекать внимание, вовлекать зрителя. Меня не пугает красота искусства: она может исцелять, придавать силы, объединять людей. Я говорю о красоте как о богатстве содержания, которое при этом легко считывается. Мне хотелось бы, чтобы выставка имела разные уровни: она должна сообщать что-то важное и интересное как профессионалу, так и человеку, который впервые увидел современное искусство. Это очень сложная задача, но только так биеннале может быть успешной. Ее содержание должно быть многоуровневым, комплексным, но при этом доступным каждому — без помощи длинных разъяснительных текстов, благодаря визуальному языку. Вы смотрите на одну работу, потом на другую, и между ними рождаются смыслы. Произведение должно вовлекать зрителя в игру смыслов, а не привлекать лишь тем, что появилось на страницах журнала Frieze или имело успех на рынке.

Вы были куратором недавно прошедшей Сиднейской биеннале. Как на нее отреагировала публика?

Просто потрясающе! Люди приходили на выставку, рассказывали о ней своим друзьям, те с воодушевлением тоже шли смотреть, потом делились впечатлениями со знакомыми и так далее. Новость о выставке передавалась из уст в уста. Думаю, причина успеха была именно в том, что проект в Сиднее был очень визуальным, апеллировал к чувствам людей, окунал их с головой в новый опыт.

Какие медиа, по-вашему, сильнее всего воздействуют на зрителя?

Разделение искусства на медиа было введено музеями и коллекционерами. Мне лично нравится, когда один и тот же художник работает в разных техниках: делает рисунки, снимает фильмы, фотографии, потом пере-
ключается на живопись. Часто художники замыкаются в чем-то одном из чисто коммерческих соображений. Так, некоторые фотографы сегодня дошли до того, что печатают свои работы тиражом 20 экземпляров, потому что все коллекционеры хотят одну и ту же картинку.

Вы хотите, чтобы биеннале посетило как можно больше людей, в том числе те, кто никогда раньше не видел современное искусство. Зачем? Что, по-вашему, оно может им дать?

Последние десять лет художественные музеи во всем мире пытались расширить аудиторию — либо из финансовых соображений, либо по настоянию какого-нибудь визионера, который верил в то, что люди должны соприкасаться с искусством. Мы открыли музеи и биеннале для широкой публики и теперь ждем от нее интереса и активного участия. Но если люди не чувствуют связи с работа-ми, в чем тогда смысл такой популяризации? У художников в голове рождается много идей. Как куратор я должна донести до зрителя, что мысль художника напрямую связана с реальностью настоящего и что он видит то, чего мы не замечаем. Например, важно показывать людям, что ими манипулируют. Задача искусства, как и самой биеннале, — заставлять людей осмыслять реальность, но также зажигать в душе искру. Искусство обогатило мою собственную жизнь, и я хочу рассказать всем, каким интересным и полезным может быть общение с художниками.

Часто большие выставочные проекты сопровождаются образовательными программами с участием кураторов, художников, теоретиков. Вы верите в их эффективность и необходимость?

У меня сложное отношение к образовательным программам для зрителей. Да, дополнительная информация о художнике и его творчестве расширяет контекст восприятия работы. Однако я считаю, что визуальное искусство должно прежде всего работать посредством образов. Если образ сильный, он остается в голове у людей, и они сами интерпретируют его, выстраивают связи, оппозиции, проводят собственное исследование, чтобы узнать и понять больше. Я верю в визуальный язык искусства. На людей должно воздействовать то, что они видят, чувствуют, слышат.

Мне интересно искусство, которое трогает, волнует зрителя и подвигает его к новым знаниям. В США, после того как куратор разработал концепцию, в процесс включается отдел образования: он пишет экспликации и принимает участие в построении экспозиции. В результате искусство лишается своей визуальной силы, превращается в разъяснительный текст, табличку с интерпретацией. Табличка становится больше самой работы, вмешивается в нее. Вместо того чтобы смотреть искусство, люди читают таблички. Я иногда сама ловлю себя на том же. Тогда я останавливаюсь и говорю себе: «Стоп! Подними глаза с таблички на работу!» Реклама и мода обходятся без табличек. Значит, образность, создаваемая ими, порой сильнее, чем та, что выстраивает куратор.

В списке художников биеннале будут известные имена?

Мне интересны не те, кто занял прочную нишу на рынке, а те, кто зачастую имеет очень скромные возможности. Я не работаю со звездами. Случалось так, что художники, участвовавшие в моих выставках, становились знаменитыми. Но в том нет моей заслуги — просто они хорошие художники. Художников много, и я считаю, что всем им нужно помогать показывать свое искусство. Я стараюсь каждый раз приглашать разных авторов, всегда ищу новые имена и недоумеваю, почему кураторы все время выставляют одних и тех же. Вокруг так много других, не менее достойных художников. А что касается больших имен, иногда они нужны в качестве магнитов. Если включить в список из 100 художников пять-шесть знаменитостей, это привлечет больше людей.

Когда вы знакомитесь с новыми художниками, что вы ищете? Что для вас самое важное?

Диалог. Конечно, я смотрю работы, но для меня особенно важно, что художники рассказывают о себе, своей жизни, друзьях, семье. Мне нравится работать с авторами напрямую, без посредничества галерей или других кураторов. Я люблю самостоятельно находить художников — тех, о ком пока не пишут журналы и которых мало кто знает.

Вы уже успели посетить мастерские каких-нибудь российских авторов?

Да, и все они для меня совершенно новые имена. Это пока было просто знакомство. Они еще сами не знают, буду ли я выставлять их работы. Я с большим трепетом отношусь к чувствам авторов. Они возлагают надежды на встречу с куратором или директором музея и никогда точно не знают, примут их работу или отвергнут. Я стараюсь вести себя очень осторожно, чтобы никого не задеть. Я попросила некоторых художников показать мне побольше работ, и они сами вызвались приехать в Москву, хотя живут очень далеко отсюда — на Урале, в Ростове… Теперь я чувствую себя неловко, хотя они сами приняли решение приехать. Я понимаю, что для них встреча со мной — возможность познакомиться с человеком, который включен в международный контекст.

Чем московская биеннале может быть интересна международному художественному сообществу?

На Западе существует один, очень четкий образ России. Однако, приехав сюда, я вижу, насколько велико здесь разнообразие культур. Мне интересно понять, как все они умещаются в одном государстве, как уживаются
вместе Восток и Запад, несмотря на напряжение между ними. В Америке, где земли были колонизированы, а местное население — истреблено, нет такого культурного многообразия. Несмотря на свое название, США на самом деле страна эмигрантов, и культура, которую они привозят с собой, не выходит за рамки отдельных общин, скажем индийской или кубинской, и редко интегрируется в общую. В России же все культуры тесно переплетены. То, как одна страна справляется с таким культурным многообразием, от полярного круга до южных регионов, могло бы стать интересным примером для мира в целом. Ведь сегодня страны все больше зависят друг от друга экологически и экономически; если в одной части земного шара происходит катастрофа, ее последствия ясно ощутимы в другой. Это вовсе не означает, что своей выставкой я хотела сделать акцент на мультикультурализме — эта эпоха далеко в прошлом. Скорее, меня интересует то общее, что стоит за всеми этими различиями, — общее в восприятии друг друга и мира в целом.

Это не первое ваше интервью в Москве. Вам уже задали много разных вопросов. Возможно, есть что-то важное, о чем вы сами хотели бы рассказать.

Я очень рада, что оказалась в России, и с нетерпением жду знакомства с новыми людьми. Общение с ними должно помочь мне понять, какой должна быть V Московская биеннале. Мне кажется, пресс-конференцию провели преждевременно, ведь я пока знаю о России крайне мало — только то, что читала. Мне выпала огромная честь побывать здесь, увидеть своими глазами, что происходит в вашей стране, и показать это людям, которые знают о ней только то, что напечатано в газетах. И я обращаюсь ко всем с просьбой мне в этом помочь.